[Восстановлено]
Всё чаще, размышляя о литературе и её современных тенденциях, я возвращаюсь к одной банальной и навязчивой мысли, каждый раз предстающей передо мной как будто бы в разных ракурсах и выводимой как будто из разных, независимых наблюдений, но сводящейся, по сути, к одному понятному и простому суждению. Так получается, что в последнее время я активно интересуюсь современной переводной литературой, и, ввиду специфики источника, из которого я черпаю рекомендации (подкаст «Книжный базар»), в руки мне, в основном, попадают книги, рассчитанные на массового читателя и, вероятно, снискавшие у этого читателя искреннюю любовь и, как следствие, многомиллионные тиражи и переводы на всевозможные языки мира. Думаю, вряд ли подобная массовая стандартизированная литература способна чему-то нас научить, однако не лишним будет обратить внимание на отдельные её качества, которым, как мне кажется, она и обязана столь широкой и бескомпромиссной популярностью. И действительно, почти у всех этих книг есть нечто общее. Все они создают у читателя очень комфортное, почти сновидческое состояние, сопоставимое с эффектом от умеренных доз алкоголя или долгих сеансов расслабляющего массажа и медитации, они как будто помещают нас в удобное мягкое кресло, приглушают свет и убирают звуки, начинают ненавязчиво и деликатно что-то рассказывать, выдерживая при этом комфортный ритм и тон, заботливо оберегая нас от всего внешнего, сложного и ненужного. Иногда мне кажется, что эффект от подобных «молитвенных» чтений похож на эффект от анестезии: внешнее восприятие отключается, проблемы и отвлекающие факторы отходят на задний план, и пространство книги погружает нас в водоём наркотического расслабления, так что не возникает ни малейшего желания покидать его, а только проживать, проживать и проживать страницу за страницей. Наверное, если вы читали современные западные бестселлеры, то понимаете, о чём я говорю. Однако я ещё никогда не слышал, чтобы о комфортности чтения рассуждали с точки зрения писательского мастерства, хотя каждый испытывал на себе его чудодейственное влияние. Сегодня я хотел бы обратить ваше внимание на этот момент.
Сквозь века
Прежде всего, нужно заметить, что чтение далеко не всегда было таким комфортным. И тут я даже не беру давние времена, когда грамоте были обучены единицы, а книги писались на специфических, совсем не разговорных языках, вроде латыни и церковно-славянского, и использовали слова и термины, значение которых за неимением под рукой словаря неподготовленному читателю узнать было попросту неоткуда. Примерно до XIX века чтение оставалось прерогативой узкой интеллектуальной прослойки и использовалось, в основном, для получения знаний, а не для досуга и развлечений. Поэтому я предлагаю обратиться к нашему ближайшему прошлому и взглянуть под этим углом на литературу ХХ века.
Наверное, литературу эпохи модерна можно охарактеризовать как угодно, но только не как комфортную для восприятия. Оно и понятно, в своём внутреннем стремлении к элитарности, в подрыве гегемонии реалистичного искусства модернизм, бесконечно усложняясь, не мог не повышать требований к читателю; искусство из средства отражения и осмысления мира становится культом, таинством, доступным только для посвящённых. Модернисты активно экспериментировали с формой, языком и техниками нарратива. Множество книг того периода написано так, что читающему приходится прилагать огромные усилия, пробиваясь через дебри протокольного языка, додумывая детали и мотивы героев, или блуждая по лабиринтам многословных, подробнейших, метафорических описаний без конца и края. Добавим сюда и поток сознания — как высшую точку экспансии авторского «Я». Лично у меня подобные книги всегда вызывали фрустрацию: прекрасно сознавая их значимость и влияние, я не имел достаточных интеллектуальных средств и культурного багажа, чтобы проникнуть в текст достаточно глубоко. Собственно, в этом плане я мало чем отличаюсь от рядового читателя, и, возможно, именно по этой причине общепризнанная жемчужина эпохи модерна роман «Улисс» остаётся примером книги, значимость которой признаётся всеми, но которую в наши дни почти никто не читал.
Интересно, что постмодернизм, подрывая постулаты эпохи-предшественницы, стал двигаться в направлении массового читателя, но движение это отнюдь не стало простым и прямолинейным, в нём, как почти во всём, что связано с постмодернизмом, содержалась своя подковыка, обманка, игра. Автор-постмодернист вряд ли озабочен понятностью и прозрачностью текста, уместнее говорить, что он вступает с аудиторией в интеллектуальную игру: в ткань текста вплетаются многочисленные нити отсылок, пародий, заметные лишь подготовленному читателю, и удовольствие от чтения во многом и строится на ощущении сопричастности этой игре, своеобразной литературной викторине, где автор то и дело подмигивает читателю, а тот, как ребёнок, радуется каждый раз, когда это подмигивание замечает. Поэтому люди непосвящённые обычно проносятся по таким текстам, открыв рот: «Ничего не понял, но очень интересно». Однако опытный книгочей вряд ли способен в полной мере расслабиться за подобным текстом, по правилам игры он обязан постоянно подтверждать для себя собственную интеллектуальность, бесконечно отлавливая и расшифровывая по тексту бесчисленные отсылки, пасхалки и прочие глазные тики.
Поэтому, анализируя литературный опыт предыдущего столетия, я совсем не удивляюсь современным тенденциям. Читатель в общей своей массе, действительно, утомился от сложности. Это совсем не значит, что он отупел, но время влияет на всех: запрос на комфортную литературу стал значительно выше.
Практическое применение
Я думаю, что большинство начинающих писателей проходит через период т.н. намеренного усложнения, когда они заняты тем, что специально, без всякой необходимости усложняют свой язык, стиль, накручивают сюжеты и злоупотребляют деталями. И почти всегда это получается неумело, комично, безвкусно. Им кажется, что подобными дешёвыми трюками они смогут придать себе значимость, хоть на минуту приблизиться к тем суровым бородатым дядечкам, за чьими высокими лбами с элегантной лёгкостью умещались многотысячные словари. И это, пожалуй, худшее, что есть в литературе и жизни — когда человек пытается выдать себя за того, кем не является.
Забавно, но, кажется, у некоторых писателей эта привычка закрепилась едва ли не в генетическом коде и сопровождает их на протяжение всей жизнь. Ведь и не нужно особенной наблюдательности, чтобы замечать моменты, в которых авторы намеренно усложняют книги. И если в некоторых случаях за этим стоит какая-то цель, эксперимент, то в общей массе, как мне кажется, цель остаётся всё той же — выставить себя умнее, благороднее, начитаннее, чем оно есть. «Наше современное всё» Виктор Пелевин уже много лет беззастенчиво стебёт эту претенциозную манеру писательства, заворачивая любую похабщину и неистовый бред в обёртку из наукообразных терминов и псевдофилософских конструктов, но даже у него, видимо, находятся почитатели, желающие отыскать в этом параде смеха и стёба эзотерическую правду жизни.
Однако подобное пускание пыли и беззастенчивое втирание очков работает с каждым годом всё хуже: чем больше читаешь, тем яснее становится, кто действительно умён и оригинален, а кто спит в обнимку со словарём и пытается самоутвердиться за его счёт. И со временем понимаешь, что в конечном итоге важны не слова, а мысли — и если после прочтения невероятно сложного текста остаётся лишь пустота, вероятно, никакой глубины там и не было. Мне кажется, что хороший писатель старается в первую очередь донести идею, сделать её как можно более наглядной и осязаемой, а не спрятать под слоями заимствованных слов и запутанных аллегорий. И хотя у этого правила есть исключения — например, случаи, когда авторы вынуждены писать в условиях жесточайшей цензуры — я ни минуты не сомневаюсь в его истинности.
С другой стороны, я совсем не против авторов, избравших самолюбование своим кредо. Писатель, вообще, обязан быть эгоцентриком, иначе он ничего не напишет, истратится по мелочам; и чего удивляться, если в отдельных случаях самолюбование и нарциссизм заходят так далеко… Значит, это — их содержание, их ответ миру. Хуже, когда содержания нет совсем или оно банально, как хлебный мякиш. Многие не понимают, что означает искренность в контексте творчества, что именно она является основой любого большого высказывания.
Какой же вывод можно сделать из всего вышесказанного? Я бы рекомендовал начинающим как можно скорее проскочить эпоху намеренного усложнения. Всё равно это фальшивка и эпигонство. Очень важно как можно быстрее понять, что ценна не сложность, не каверзность текста, а человеческая индивидуальность, самобытность, узнаваемый авторский голос, манера, вбирающая в себя не только технико-тактические характеристики, но и опыт, мысли, собственный взгляд на жизнь и искусство, что гораздо важнее, чем любые оригинальности.
И сейчас, вероятно, такой момент, когда сама конъюнктура, сам ритм жизни и потребления информации направляет нас на путь простоты и искренности. Я даже не буду перечислять, сколько сейчас существует способов донести свою мысль, свой текст без какой-либо огранки и постороннего редакторского вмешательства до самой широкой публики. Эти возможности беспрецедентны, как беспрецедентны сегодня любые иные пути самовыражения, но, к сожалению, большинство занято исключительно тем, что подражает и соревнуется с гениями прошлого.
Что значит в этом контексте комфортное чтение? Писать комфортно — значит писать так, как тебе хочется, как самому было бы удобно читать, не усложняя, но и не скатываясь в банальность. Я всё ещё думаю, что писатель не должен идти на поводу у публики, однако сейчас я почти что готов признать, что потребности, как минимум, одного читателя — самого себя — должны приниматься во внимание. И тут я оставляю вас со следующей концептуальной идеей: что чтение и письмо — не просто взаимосвязанные явления, по сути, это один и тот же процесс, в котором каждый из его субъектов — писатель и читатель — непременно проецируется на другого, т.е., проще говоря, сочетает в себе сразу две роли. Именно отсюда появляется критика — читатель примеряет на себя роль писателя и «исправляет ошибки» как бы от его лица. И ровно таким же образом писатель не может абстрагироваться от роли читателя без потери чего-то важного, той взаимосвязи двух разнесённых в пространстве и времени сознаний, которая и называется текст.
А что вы думаете по этому поводу? Как всегда, жду ваши мнения в комментариях. До скорой встречи!