Сегодня мы продолжаем разбор знаменитого учебника для начинающих авторов с незамысловатым названием «Как стать писателем?», вышедшего из-под пера не менее знаменитого отечественного писателя Юрия Никитина. И если в прошлый раз речь зашла о выборе темы и идея для произведения, то в этот мы окунемся в глубины стилистики русского языка. Думаю, вы обратили внимание, что на блоге «ЛМ» пока не было статьи с подробной инструкцией о том, как править текст. Я сознательно отодвигал этот момент, полагая, что язык и стиль должны идти в самую последнюю очередь, уже после сюжетной, идейной и характерной составляющих. Однако сегодня мне, видимо, не суждено отвертеться, поэтому постараемся разобрать правила выправления языка как можно более подробно, опираясь на многочисленные примеры. Начнем-с.
Язык.
— Грандиозности Байрона или Вальтера невылизанная ткань их работ вовсе не умаляет, как не придает величия автору чисто вылизанные тексты Василия Пупыркина. Филигранность языка не нужна. Ее оценят только профессионалы.
Предвкушаю, что многие, прочитав такую фразу, вознегодуют. Как это так, писатель, а без мастерского языка! Однако ж писатель – это не всегда тот, кто в идеале владеет родным языком. Самый яркий пример – Федор Михайлович. Вот кого читать действительно трудно, и ни о какой легкости стиля там и речи не идет. В нынешнее время с засильем переводной литературы стиль отходит на второй план. Если отечественный автор пишет лучше переводчика – уже умница! Главное сейчас – это содержательная начинка книги. Поэтому слабая книжка с хорошим языком скорее отправится в корзину, чем сильная, но с языком корявым. Мы, читатели, уже привыкли к корявым переводам зарубежных бестселлеров, так что нас этим зверем не испугаешь, у нас к этому яду иммунитет.
Однако не стоит заблуждаться, что язык не важен совсем, и можно лепить и выкладывать слова на бумагу, как вздумается. Язык важен, да еще как! Просто не на первом месте идет. Филигранный язык способен здорово отвлекать внимание от текстовых пустот. Сколько сейчас таких книг – автор пишет искусно, метафорично, красочно, но ерунду. Однако книжка читается! Во всяком случае, до концовки обычно добраться помогает. Авторский стиль, если он хорош, — это огромное удовольствие от чтения, ну лично для меня.
— Ключевое слово всегда ставится в конце фразы.
Гениальное по своей простоте правило. Гениальное! Настолько простое и действенное, что просто удивительно, почему о нем мало кто знает. Чтобы понять его действие, рассмотрим простейший пример: мама мыла раму. На чем акцент в этом предложении? Непонятно? Тогда так: мама мыла окна. Мама мыла колесо. Акцент на предмете, который мыла мама. А предмет у нас обозначен последним словом в предложении.
Попробуем поменять слова местами: мама раму мыла. Не протирала, не разбирала, не красила, а мыла. Акцент уже на глаголе, и то исключительно из-за того, что он отправлен в конец предложения.
Идем дальше: раму мыла мама. Не сестра, не папа, не сосед алкоголик Петрович, а именно мама. Видим, что перемещая то или иное слово в конец предложения, можно добиваться разных смысловых акцентов.
Еще один пример. Сравним:
Федор вскочил со стула и вышел, хлопнув дверью.
Федор вскочил со стула и, хлопнув дверью, вышел.
В первом примере наше внимание обращено на то, как вышел Федор. А именно – хлопнув дверью. Во втором примере спрятанный в середине предложения деепричастный оборот уже не так важен. Основная информация здесь в том, что Федор вышел.
На практике знание этого правила помогает в выправлении стиля в написанном тексте. Когда все, на первый взгляд, написано верно, но звучит коряво. В таких случаях необходимо обратить внимание, какие слова стоят в предложениях последними. Вот пример из реального текста «Утешительный приз» Ирины Чередниченко, который разбирался на блоге «ЛМ» в ходе страшного эксперимента. Тогда мы намеренно не касались языка, хотя там с языком, мягко говоря, не все гладко. Но вот очень яркий пример:
— Докладывай четко, не мямли, – потребовал он и грузно опустился справа от Марины, положив ружье рядом.
Не кажется ли вам, что последним словом должно быть ружье?
— Боритесь с гусеницами везде и всюду. Добивайтесь от предложений стереоскопичности.
Что Ю. Никитин называет гусеницей? Понять это просто на примере:
Федор разлепил сонные глаза, осмотрелся, поднялся с мягкой кровати и прошлепал по холодному полу в ванную.
Вроде обычное предложение, а зовется гусеницей. Все потому, что действия совершаются одним лицом, идут одно за другим, разрастаясь, словно гусеница, возникает ненужный и нежелательный эффект перечисления. Длинное предложение можно покромсать на короткие, но гусеница от этого не пропадет. Никитин всячески предостерегает нас от таких конструкций. Как с ними бороться? Созданием стереоскопичности, то есть взгляда на происходящее с разных сторон. Например:
Федор разлепил сонные глаза. Незнакомая комната пестрила яркими красками. Мягкая перина нехотя отпустила мужчину из объятий, босые ноги пошлепали в ванную по холодному полу.
Смысл не изменился, а вот подача претерпела метаморфозу. Теперь у нас действует не один единственный Федор. Здесь и комната, которая пестрит, и перина, и босые ноги. Взгляд с разных сторон, стереоскопичность, по определению Ю. Никитина. На первый взгляд, эти изменения не слишком-то заметны, тем более что смысл отрывка остался тем же. Однако в массиве большого текста гусеничные перечисления и стереоскопичные картинки будут выглядеть по-разному. Небольшой пример из Стругацких, повесть «Трудно быть богом»:
На секунду он потерял контроль над собой. Он шагнул к штурмовикам, рука его непроизвольно поднялась, сжимаясь в кулак. Видимо, лицо его изменилось страшно, потому что насмешники шарахнулись и с застывшими, как у паралитиков, улыбками торопливо юркнули в таверну.
Как видим, тут действует и дон Румата, и его рука, и его лицо. Именно к такому подходу в построении предложений и следует стремиться.
— Самый простой и эффективный способ улучшить язык – вычеркивать из предложения те слова, без которых можно обойтись.
Слов-паразитов еще никто не отменял. Из недавнего:
Лирическая малая проза имеет ряд характерных особенностей и предъявляет достаточно жесткие требования к своему создателю. Краткость формы, невозможность включения пространных описаний подразумевает, что каждое слово в рассказе должно обладать максимальным весом. В центре лирических произведений всегда находится не непосредственное изображение реальности, а ее отражение в переживаниях писателя или его героя. Лирическая проза содержит в себе черты, свойственные как лирике, так и эпосу. Но при этом она не обязательно должна отличаться эпической полнотой, главная ее цель – показать мир в преломлении через субъективный взгляд автора. Рассказам о любви присущи исповедальные мотивы, монологи с читателем, экспрессия. Все эти элементы придают повествованию поэтичность и душевность.
Сколько мусора в одном-то отрывке! Подчеркиванием обозначены слова, которые можно легко убрать без ущерба для смысла. Вот что получается на выходе:
Лирическая малая проза предъявляет жесткие требования к создателю. Краткость формы, невозможность пространных описаний подразумевает, что каждое слово должно обладать максимальным весом. В центре лирических произведений находится отражение реальности в переживаниях писателя или героя. Такая проза содержит черты, свойственные как лирике, так и эпосу. Но при этом не обязательно отличается эпической полнотой, главная цель – показать мир через субъективный взгляд автора. Рассказам о любви присущи исповедальные мотивы, монологи с читателем, экспрессия. Эти элементы придают повествованию поэтичность и душевность.
По-моему, текст если и не стал более лаконичным, то уж более понятным – точно. Знаю, что вычеркивать жалко, особенно такие шедевры, как «показать мир в преломлении через субъективный взгляд автора». Но что поделать?
— Что убирает из текста Ю. Никитин? Был, он, ее, его, их, мой, все, это, уже, однако, вдруг, внезапно, ибо, только, что-то, который. Изменяет прошедшее время на настоящее.
По поводу слов-сорняков с автором сложно не согласиться. Используя притяжательные местоимения (его, их, мой), нужно внимательно следить, не дублируют ли они контекст фразы. Например:
Федор вытащил из своего портфеля тетрадь.
Если Федор – единственный персонаж в сцене, у которого есть портфель, то уточнение местоимением «своего» просто лишнее.
То же самое и с откровенно мусорными словами все, это, уже.
Все ваши уловки уже давно известны! – Ваши уловки давно известны!
Слово «был» и его производные – тяжелая артиллерия в списке. Особенно изощренные начинающие авторы умудряются внедрять его буквально в каждое предложение.
На родном заводе Федор был удостоен многих наград. Однако самой ценной для него была премия за успехи в труде. Хотя на его счету было немало рационализаторских предложений, труд всегда был для него во главе угла.
На родном заводе Федор удостоился многих наград. Однако самой ценной считал премию за успехи в труде. Имея на счету немало рационализаторских предложений, труд он всегда ставил во главу угла.
Однако вторая часть тезиса, в которой Ю. Никитин старается менять прошедшее время на настоящее везде, где только можно, вызывает вопросы. Быть может, все это чистая вкусовщина, но лично мне претят тексты, написанные в настоящем времени. Конечно, я слышал множество рассуждений о динамичности и большей вовлеченности читателя в таких случаях, но ощущения от этого не меняются. Хотя справедливости ради стоит взглянуть на то, как сам автор пользуется настоящим временем. В качестве примера приведу отрывок из романа «Скифы»:
Дальше дорога пошла вниз, он ускорил шаг. Ветерок погнал по асфальту обрывок грязной газеты. В скверике дети гонялись за котенком. Двое бомжей сидят прямо на бордюре, а чуть дальше пьяная баба скатилась прямо на проезжую часть. Машины с осторожностью проезжали подальше от тротуара.
Как видим, настоящего времени здесь не так уж и много. Так что думайте сами.
— Если слово можно заменить более коротким синонимом – меняйте.
Тоже достаточно спорная вещь. Логика здесь проста: чем короче слово, тем проще оно читается и произносится, и тем проще вписать его в ритм предложения. Где-то такой подход оправдается, а где-то нет. Я бы сказал, что нужно подбирать синоним, наиболее подходящий по смыслу, по эмоциональной окраске. Вот, к примеру, слово «спортсмен». У него есть более короткий синоним – атлет. Однако не в каждой фразе вместо спортсмена наш атлет подойдет. Потому как у этих слов несколько разный смысловой окрас.
— Послышался треск – затрещало. Слово «стоял» – сорняк.
Первая рекомендация из серии «заменяй более коротким». Ю. Никитин предостерегает нас от конструкций с двумя глаголами. С ними нужно быть очень аккуратным. Вот так:
За стеной раздался грохот. – За стеной грохнуло.
Но это еще цветочки. Ведь можно встретить и такие шедевры:
Федор начал бежать.
Глагол «начать», конечно, очень коварный. И коварство его проявляется как раз в тот момент, когда он норовит прицепиться к другому, адекватному глаголу. Вот и получаются такие перлы.
Федор начал бежать. – Федор побежал.
Ну и слово «стоял», конечно, в большинстве случаев не несет никакой смысловой нагрузки.
Федор выглянул в окно. На улице, возле телефонной будки стояли двое.
Получается, что эти двое просто стояли и смотрели друг на друга? Или все-таки разговаривали? А если они не знакомы, а просто ждали момента, чтобы перейти улицу, то почему бы так и не написать? Еще вполне может быть, что они просто кого-то ждут.
На улице возле телефонной будки разговаривали двое.
На улице возле телефонной будки двое собирались перейти дорогу.
На улице возле телефонной будки двое поджидали кого-то.
Все дело в том, что слово «стоял» по отношению к человеку практически ничего не означает, ведь это наше обычное положение в пространстве. Кроме того, человек крайне редко просто стоит, да и в том, как он стоит, зачастую проявляется его индивидуальность. Он может топтаться на месте, ходить кругами, переминаться с ноги на ногу, что-то делать: смотреть на часы, глазеть по сторонам, качать головой и т.д. Все это вполне можно использовать.
— Не злоупотребляйте причастными и деепричастными оборотами. Деепричастный оборот – всего лишь уточнение, бывает необходим, но чаще всего показывает беспомощность автора.
Этот совет мы, кажется, уже где-то слышали… Ах, да, то же самое рекомендовал нам и Стивен Кинг! Использовать или не использовать, избегать или писать так, как считаете необходимым, дело сугубо индивидуальное. Но перегружать предложения оборотами не стоит. Это в любом случае делает из предложения гусеницу.
Федор, поднявшись с кровати, потянулся, посмотрел в зеркало и отправился в ванную, подпрыгивая на холодном полу.
— Не сообщайте, что произошло (рассердился, обрадовался), а рисуйте (нахмурился, растянул рот до ушей).
Но не злоупотребляйте, добавлю я от себя. Знайте меру. Иногда лучше написать одно короткое слово-состояние, чем лепить набившие уже оскомину бешено колотящиеся сердца, учащенные дыхания, похолодевшие руки и прочие симптомы предынфарктного состояния. Это ведь очень тонкий момент. Когда читаешь увесистую книгу, и там герои раз за разом и один за другим разыгрывают один и тот же скупой набор реакций. Рекомендую почитать специальную литературу, чтобы разобраться, каким образом человеческое тело реагирует на разные раздражители, и как невербально отыгрывает ту или иную эмоцию.
— Лучший способ сравнения – через простые короткие преувеличения.
Автор рекомендует нам проявлять фантазию, не стесняться, где-то даже хулиганить. Если у персонажа большой нос, то пишем примерно так:
Федор был счастливым обладателем орлиного клюва.
Василий никогда не вертел головой, проходя в комнату. Боялся зацепить носом дверной косяк.
Ю. Никитин подводит нас к тому, что преувеличение (гипербола) всегда острее и интереснее, оно лучше запоминается. Тут не поспоришь. Однако учитывайте, что для разнообразных злобных критиков ваше произведение станет настоящим раздольем. Вот где они порезвятся вдоволь. Кроме того не стоит сбрасывать со счетов общую атмосферу произведения, стиль изложения. Если у нас чистое развлекалово, то применение этого приема уместно, а вот если что-то серьезное, драматическое, философское? В общем, следует знать, что такой прием существует, однако он далеко не универсален.
— Не вешать на каждое дерево табличку с надписью «Дерево».
Это одно из основополагающих правил. Оно говорит о том, что автор ни в коем случае не должен подробно расписывать то, что и без того хорошо известно. Часто бывает так, что читая книгу, ловишь себя на мысли «Ну это и так понятно. Что дальше-то?». Вот это как раз тот момент, когда автор пускается в долгие объяснения того, что нам уже известно (ранее из сюжета или просто из жизни).
В контексте отдельных предложений это может выглядеть по-разному. Например, использованием притяжательных местоимений, о которых мы уже поговорили выше:
Федор натянул шапку на свою голову.
Написав «свою», мы озвучиваем очевидный факт. И так понятно, что если надел, то на свою, а надень на чужую – автор так бы и написал. Так что это тоже табличка. Бывают и другие варианты.
Федор выстрелил Василию в спину. Бездыханное тело упало на мостовую.
Вот так ли здесь необходимо слово «бездыханное»? Я понимаю, что оно весьма звучное, чувствуется рука мастера и все такое, но если мы напишем, что просто тело упало на мостовую, смысл изменится? Дело в том, что бездыханность – это непременный атрибут мертвого тела. Еще одна табличка. Будьте внимательны!
Пожалуй, на этом все на сегодня. В следующем выпуске более подробно разберем нюансы и тонкости работы над произведением. Не забывайте оставлять свои вопросы и комментарии. До скорых встреч!
Василёк, а вам-то кто не прощает? Критиканы с сетевых ресурсов?
Честно говоря, прощают). Ведь тему выбрал интересную, ностальгическую — истинная история сокровищ Флинта. Люди скачивают, делятся,, хвалят, даже критики.)
Однако, почитав Ваш блог, я понял, сколько ошибок и недочётов допустил. Вот сижу, вычитываю уже с новым взглядом.
Большое Вам спасибо за блог и рекомендации, очень всё ясно и толково, по полочкам. Много полезного. Подписался юез раздумий! Спасибо!
Да, отличная выборка с советами, спасибо.
Что касается времён. Никитин пишет, что насчитал 29 штук и, хотя у нас официально три, «его» три десятка тоже есть, я думаю. Поэтому, когда мы рассуждаем, в каком же времени писать «прошлом или настоящем», то апеллируем к очень и очень условным понятиям. Никитин «условно» пишет в настоящем, т.е. у него в тесте встречаются глаголы(и не только они, да?) в условно настоящем времени. Недавно у меня был знатный спор на эту тему, но всё скатилось к уязвлённому самолюбию и окончилось ничем.
Хотя нет, вот это понимание условной «условности» родилось после него.
Допустим: я моргнул, но я ем; смотрю телевизор, переключив канал; рассказываю анекдот, вспомнив его; мечтаю о том, как завтра вдену лямки рюкзака, приеду в горы, мечтаю, что солнечно будет, но не жарко, как тонус в теле будет прекрасным.
Геннадий, по факту смешение времен идет повсеместно у любых авторов. Даже в рамках одного предложения, не говоря уже об абзацах и главах. Но это штука точно не для начинающих, треба уверенное владение русским языком. Поменьше читать переводной литературы, побольше русскоязычных авторов с хорошим стилем. Я вот сейчас читаю Довлатова и над некоторыми оборотами едва ли не оргазмирую. Вот для примера:
«Две кошки геральдического вида — угольно-черная и розовато-белая — жеманно фланировали по столу, огибая тарелки».
А про 29 времен Никитина я бы почитал с удовольствием. Надо порыть, где он про них пишет.
Вы полностью правы! Очень хорошо помню, как продирался сквозь неясное и непонятное в этом плане и, как уже говорил, до сих пор пишу с периодическим нарушением ритма в плане времён.
Приведённый пример прекрасен, спасибо, я,с Вашего позволения, тоже приведу удивительное для меня владение языком:
««Как мне объясниться с собой? – думалось ему, покуда думалось. – Ведь это не блуд. Грубый разврат всеяден; тонкий предполагает пресыщение. Но если и было у меня пять-шесть нормальных романов, что бледная случайность их по сравнению с моим единственным пламенем? Так как же? Не математика же восточного сластолюбия: нежность добычи обратно пропорциональна возрасту. О нет, это для меня не степень общего, а нечто совершенно отдельное от общего; не более драгоценное, а бесценное. Что же тогда? Болезнь, преступность? Но совместимы ли с ними совесть и стыд, щепетильность и страх, власть над собой и чувствительность, – ибо и в мыслях допустить не могу, что причиню боль или вызову незабываемое отвращение. Вздор; я не растлитель. В тех ограничениях, которые ставлю мечтанию, в тех масках, которые придумываю ему, когда, в условиях действительности, воображаю незаметнейший метод удовлетворения страсти, есть спасительная софистика. Я карманный вор, а не взломщик. Хотя, может быть, на круглом острове, с маленькой Пятницей (не просто безопасность, а права одичания, или это – порочный круг с пальмой в центре?). Рассудком зная, что эвфратский абрикос вреден только в консервах; что грех неотторжим от гражданского быта; что у всех гигиен есть свои гиены; зная, кроме того, что этот самый рассудок не прочь опошлить то, что иначе ему не дается… Сбрасываю и поднимаюсь выше. Что, если прекрасное именно-то и доступно сквозь тонкую оболочку, то есть пока она еще не затвердела, не заросла, не утратила аромата и мерцания, через которые проникаешь к дрожащей звезде прекрасного? Ведь даже и в этих пределах я изысканно разборчив: далеко не всякая школьница привлекает меня, – сколько их на серой утренней улице, плотненьких, жиденьких, в бисере прыщиков или в очках, – такие мне столь же интересны в рассуждении любовном, как иному – сырая женщина-друг. Вообще же, независимо от особого чувства, мне хорошо со всякими детьми, по-простому – знаю, был бы страстным отцом в ходячем образе слова – и вот, до сих пор не могу решить, естественное ли это дополнение или бесовское противоречие. Тут взываю к закону степени, который отверг там, где он был оскорбителен: часто пытался я поймать себя на переходе от одного вида нежности к другому, от простого к особому – очень хотелось бы знать, вытесняют ли они друг друга, надо ли все-таки разводить их по разным родам, или то – редкое цветение этого в Иванову ночь моей темной души, – потому что, если их два, значит, есть две красоты, и тогда приглашенная эстетика шумно садится между двух стульев (судьба всякого дуализма). Зато обратный путь, от особого к простому, мне немного яснее: первое как бы вычитается в минуту его утоления, и это указывало бы на действительность однородной суммы чувств – если бы была тут действительна применимость арифметических правил. Странно, странно – и страннее всего, что, быть может, под видом обсуждения диковинки я только стараюсь добиться оправдания вины».»
Это Набоков, произведение «Волшебник».
А касаемо времён у Никитина, если смогу найти силы, а потом найти в книге, то дам указания сюда, в комментарии. Спасибо.
«Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа.» А. Чехов. К чему это я? Эта цитата не к месту, третей не будет. Наверное что бы отпустила.
Отрывки приведённые Админом и Геннадием не вызвали эмоций, понимания что они красивы. Довлатов. Мне понятно, спонтанно такое не напишешь, автор трудился. Цитата от Геннадия. Слова быстро превращаются в мысли, наверно в этом мастерство. ( Хотя эти мысли мне не нравятся. Правда я немного позавидовал умению умных и интеллигентных людей оправдать любую пакость, я на работе понемногу деньги тырить могу, но оправдаться не получается.)
Выходит у меня нет чувства русского языка, стиля, того непонятного, что Админ и Геннадий показывали приводя цитаты.
Начну не сразу с вопроса: Чё делать то? В начале девяностых, старшеклассником, я попал в церковный хор. С выбором в то время было плохо, брали всех, сгодился и я — абсолютный неслух. На службах мне петь не разрешали, зато на спевках, прикрыв оба уха ладонями, я тихонько подвывал, пытаясь попасть в ноты. Пианино в ближайшем доступе не имелось и мне дали убитую гармошку с шестью целыми кнопками. Я много времени провёл тыча в полуживые кнопки, пытаясь услышать что то непонятное. Когда у меня получилось я быстро выучил своё место в аккордах, расслышал голоса других участников хора, и мне уже не давали петь в полную силу по другой причине. Я перекрикивал всех хоровых бабок, что не просто учитывая их резкие голоса. До идеального слуха мне далеко, почти как и раньше но мне понятен путь который нужно пройти, пожелай я заняться музыкой.
Возвращаясь к теме владения русским языком. Если использовать аналогию, спевки ( репетиции ) это чтение хороших авторов. Что можно использовать вместо мёртвой гармошки? С шестью кнопками которые надо освоить в начале. Рояль с заданием забацать все гаммы и спеть все аккорды я не потяну.
По совету Админа я прочёл «Зона» Довлатова, действительно хорошая вещь, в отличии от «Компромисс» общий настрой которой мне не понравился и я эту книгу бросил на середине. Приступая к следующим книгам хотелось бы понять на что следует обращать внимание.
Витя, знаете, советовать что-то конкретное крайне трудно. Общепризнанные стилисты-классики — это Бунин и Набоков, но я не уверен, что в наше время читать их будет интересно. Моя исключительно субъективная тройка современных стилистов — Довлатов, Веллер, Т. Толстая. Еще, конечно, Стругацкие, но — в отдельной номинации. Здесь опять же, важна не столько форма, а содержание, я не знаю, что придется вам по душе.
И еще один момент. Читайте с блокнотом, записывайте понравившиеся сочные обороты и каверзные незнакомые слова — это расширит словарный запас. Также неплохо переписывать туда же хотя бы первое предложение каждой из прочитанных книг (особенно известных), потом поймете, что пригодится. Ну и обращайте внимание на порядок слов в предложении, на периоды — длинные и короткие, и что этими периодами автор пытается выразить.