Пишу книгу

Как вы могли заметить, в последнее время статьи на блоге появляются совсем не так часто, как всем хотелось бы, и связано сие безобразие вовсе не с тем, что я зажрался и обленился, хотя и это тоже, но главным образом с тем, что я работаю над книгой. Работаю уже полгода и заметно продвинулся. Чтобы немного раздуть ваше любопытство, скажу, что книга в жанре бытового романа, книга о детях, но не для детей. Замысел истории возник около года назад по причине моего давнего интереса к проблемам детско-подростковой агрессии и буллинга, к проблемам, которые, видимо, не утратят своей актуальности никогда (во всяком случае, я до этого точно не доживу). Названия у книги пока нет, есть лишь рабочие плагиат-варианты, так что можете смело предлагать свои заглавия в комментариях, возможно, кому-то из вас я буду обязан названием своего шендевра; войдете в историю как-никак.

Но запись, конечно, не о том, какая получается книжка, уж Бог с ней, а о тех проблемах и сложностях, с которыми я сталкиваюсь при ее написании. Сегодня я озвучу наиболее значительные и актуальные, а также прикину возможные пути их решения. А уже в следующий раз, когда книга будет закончена, я отчитаюсь, что из предложенного сработало, а что – нет.

Не знал писатель горя, купил писатель порося

Меня всегда поражали и веселили многочисленные западные издания типа «Как написать книгу за 90 (60, 30) дней», «Как написать книгу за 150 часов. Метод снежинки» и разные прочие, обещающие научить любого доверчивого неуча строгать бестселлеры в кратчайшие сроки. И, действительно, судя по развалам книжных магазинов, все эти штуки отлично работают, шедевры пишутся, только вот я все равно считаю подобные громкие заголовки вредными, способствующими созданию у восторженных неофитов неверного представления о писательском труде – и что уж говорить, каюсь, даже я, знаючи всю сказочность маркетинговых заверений, находился под некоторым флёром их волшебной пыльцы. В общем-то, как очень наивно казалось на берегу, написать роман не сложнее, чем накатать сборник рассказов. Ведь всем известны такие сборники, не уступающие толщиной и талантом иным книгам, где герой кочует из рассказа в рассказ и творит направо-налево свою добродетель, — значит, рассуждал я, сравнение вполне справедливо… О, только не думайте так! Короткая проза и проза крупная отличаются как второе блюдо от первого и требуют от повара совершенно разных умений и ингредиентов, а сходство их чисто формально и умозрительно. С одной стороны, рассказ писать проще – ну хотя бы потому, что он меньше. Но и только. И даже если вам кажется, что вы замечательно освоились в рассказах, роман – территория другой планеты.

Роман, как я неоднократно упоминал, требует огромного, какого-то даже невообразимого количества сил и времени. Писать роман, причем писать по-серьезному, напирая на стиль, образность и метафоры, — писать роман, работая на какой-либо посторонней работе и уделяя тексту лишь час-другой вечернего времени, нельзя. То самое пресловутое поздневечернее время, когда у нас только и есть возможность сесть за текст и компьютер, и когда голова звенит и трескается от проблем и событий минувшего дня, самое непродуктивное рабочее время. Пока настроишься на волну, пока соберешься с мыслями, уже и в сон клонит. Все силы оставлены на основной работе. Поэтому так важны специальные условия. В моем случае, писать книгу мне позволяют исключительно редкие обстоятельства, когда я могу выделять по четыре или пять часов свободного, бодрого времени на написание и редактирование. Иначе никак, нет смысла даже браться.

Но даже тут были свои нюансы…

Первое, что я сделал, обжегшись на двух предыдущих затеях с тяжеловесными выдуманными мирами, какие так любят все новички, – я как только мог упростил себе подготовку. Вы, вероятно, знаете, что материал для некоторых особо значимых и знаменитых романов собирался годами, а замыслы и вовсе вызревали десятилетиями. Такое было время. Подготовка важна чрезвычайно, именно она в огромной степени определяет будущий успех книги, но подготовка тоже требует огромного количества времени. Однако есть некоторые жульнические способы упростить себе жизнь. Например, писать о том, что хорошо знаешь, в чем разбираешься, или о тех событиях, свидетелем которых стал. Вот и я сделал достаточно хитро – я ничего не выдумывал с нуля, а взял готовые жизненные ситуации, переосмыслил, сдвинул как надо акценты и ракурсы и собрал из этих кусочков пазл подходящей тематики. Понятно, что подобный ход накладывает свою ответственность и даже более – способен завести туда, где не хотелось бы оказаться (у каждого автора свои взаимоотношения с историями из жизни: кто-то их чурается, что объяснимо, кто-то использует спорадически, а некоторые, тот же Э. Лимонов, с успехом эксплуатируют всю свою писательскую карьеру; но все это тема для отдельного разговора).

Итак, к чему на данный момент сводятся основные сложности?

Самое, на мой взгляд, сложное – это работа со стилем. Не работа даже, а вооруженное противостояние, почти война. Звучит дико, согласен, тем более что для многих выдающихся литераторов стиль был понятием вторичным: Достоевский свои тексты, кажется, не редактировал вовсе, а Чехова и Хемингуэя мы знаем благодаря их особой, намеренно упрощенной манере рассказа, которая и называется ноль-стиль. Однако ж я не Хемингуэй, и мое авторское начало желает лицезреть в тексте некую словесную эстетику, метафоричность и образность – тот неповторимый стилистический букет, что и делает, по моим ощущениям, текст натурально художественным. Однако на словах все и всегда проще, чем на бумаге. Когда пишешь большими объемами, очень скоро с пугающей очевидностью на вид проступают все без исключения слабости: неприемлемая однообразность конструкций, скудость словаря и речевых приемов. На примере тридцати динамичных абзацев это, может, и не заметно, но в массиве трехсот вся манера письма с ее корявостями и шаблонами, бородавками и волдырями как на ладони. Поэтому сейчас главные усилия прилагаются к тому, чтобы разнообразить нарратив и язык. Хочется, конечно, чтобы удовольствие приносил сам факт чтения, а не отвлеченное наблюдение за мотаниями героя.

Здесь нельзя обойти вниманием и такое странное явление как ненависть к тексту. Ненависть возникает по разным причинам и при разных обстоятельствах. К примеру, накануне ты в каком-то божественном вдохновении выдал с десяток страниц, пронесся по бумаге, как пони по радуге, и теперь пребываешь в гордости и полной уверенности, что сделал конфету, показал папочку и разложил по полочкам, а назавтра… назавтра начинаешь читать и хочется плеваться от ужаса. Все написанное накануне кажется бездарным и абсолютно негодным. Текст возбуждает физическое отвращение, ненависть к нему и к его криворукому создателю. Это можно назвать синдромом второго впечатления, если хотите. Еще подобный эффект возникает, когда в параллель с написанием собственной бурды читаешь какого-нибудь забористого русского стилиста. О, теперь я точно знаю, для чего они так старались! Эти ребята словно рождены были, чтобы нас всех унижать. В свой период я имел неосторожность читать Лимонова, Набокова и Пелевина, и на последнем не выдержал, впал в отчаяние. Поверьте, самое худшее и самое неблагодарное дело – сравнивать свой первичный, черновой, навозно-сермяжный вариант с выверенными до микронов шедеврами мировых (ну или хотя бы локальных) классиков. Хорошо, если это хоть как-то замотивирует въёбывать над текстом в три раза больше, но вряд ли. Чаще накрывает апатией и депрессией. Что делать? Ненависть к собственному тексту надо перетерпеть. Надо привыкнуть, что ненависть будет возникать каждый раз, когда вы будете браться перечитывать и редактировать черновик. Ведь он потому черновиком и назван, что не доведен до ума, недоделан. Поэтому лучший способ избавиться от хандры и поверить в себя – это вылизать ненавистную главу до состояния кошачьих стерильной комнаты, чтобы уж ни убрать, ни добавить. И вот вам первая подсказка – редактировать нужно сразу по ходу написания, не стоит откладывать самое сложное на потом, захлебнетесь. Локальные успехи чрезвычайно важны в большой и долгой войне.

Тут же: важно не гнать коней. Не спешить, раз уж сроки и подсчитавшие прибыль издатели не поджимают. Работать над главой столько, сколько потребуется – неделю, две, месяц или больше. Главы, как девушки, бывают разные, и внимания к себе требуют самого разного. Можно ли пропускать? Можно, но не откладывайте все самое сложное на потом.

Какое-то время, первые страниц восемьдесят или даже сто, и я это наблюдал очень отчетливо, у меня ушло на перестройку со специфичной манеры публицистического и новеллического изложения на тягучую, полномасштабную и основательную манеру крупной прозы. Привычка писать лаконично и ёмко, запаковывать мегабайты смысла в короткий абзац здесь не годится – то, что у миниатюриста умещается в двух предложениях, у баталиста должно растягиваться на страницу. Причем заметьте, растягиваться не с натугой и силой, а с особой повествовательной гармонией (припомните, как тщательно Л. Толстой работает с описаниями, и поймете, о чем я здесь толкую). Персонажи и сама история расцветают и раскрываются через мелочи, через детали и эпизоды, через мысли и рассуждения. Примерно таким вещам, а вовсе не действиям, придется уделять основное внимание.

Если говорить о средствах художественной выразительности, то с метафорами и прочими односложными конструкциями я худо-бедно научился справляться, и мне, скажем, ничего не стоит сравнить чей-нибудь неловкий смех с дребезгом меди в карманах, но развернутые метафоры пока еще очень сложны. Кроме того важно не забывать устраивать перекличку внутри текста, между персонажами и событиями, отсылать не только к известным произведениям, но и к самому себе (я называю это «готовиться в классики»).

Сложность написания романа в сравнении с рассказом заключается еще и в том, что очень сложно, находясь где-то в сумрачных дебрях очередной двадцатой или тридцатой главы, уловить движение сюжета, понять, верно ли он развивается – динамичен, интересен ли он? Если в рассказе все это достаточно очевидно, то во время написания романа не понятно решительно ни хрена. Мне думается, сказать что-либо определенное можно будет, только перечитав текст целиком.

Ну и в заключение о структуре, а именно об использовании популярной схемы с тремя актами, которую я так нахваливал. Здесь же, повинуясь необходимости, я решил несколько преобразовать ее  и использовал четыре акта. Почему четыре? Зная за собой и за многими авторами, что чаще всего провисает середина книги, развитие событий, то я постарался как можно сильнее уплотнить второй центральный акт, сделать повествование в нем насколько можно насыщенным – в итоге пришлось разбивать второй акт, разросшийся до монструозных размеров, пополам. Но подобное важнейшее структурное преобразование не должно оставаться чистой формальностью. Получив четыре акта, я получил и симметричную конструкцию (автомобиль вместо трехколесного велика, кек), а значит, и новый вызов, новую карту, и было бы странно не воспользоваться всем этим – в самую сердцевину текста я ввинтил бомбу с часовым механизмом, переделав линейность в центричность в некотором художественном ее понимании. Иными словами, в эпицентр текста помещена ампула художественного концентрата, заботливой выжимки, понимаемой по-разному относительно и безотносительно самого произведения. Звучит витиевато, согласен, но не хочется спойлерить. Мораль же проста: если уж нарушаете схемы, делайте это с умыслом и с удовольствием.

Что ж, на этом все на сегодня. Задавайте вопросы в комментариях, делитесь собственными творческими планами, я как всегда открыт к обсуждению. До скорых встреч!