Д. Джойс «Дублинцы»

Попивая кофе и раздумывая о своем традиционном предисловии к тексту, я решил было ничтоже сумняшеся задвинуть телегу о значимости фигуры автора-Джойса, о его роли и вкладе в современную литературу, в модерн и постмодерн, в современное искусство в самом широком смысле, о романе «Улисс», отмеченном всеми возможными и невозможными званиями и регалиями, в общем, обо всем том, что любой мало-мальски эрудированный человек знает и без меня, а потом подумал: «А к чему, собственно, так распинаться? Если уж кто и открыл эту статью, он явно знал, куда шел. И, вероятно, имел хоть минимальные представления о знаменитом ирландце». Ну а раз так, то мое вступительное слово сводится к следующему: если вам интересен Джойс и вы хотите взяться за него всерьез, не для галочки, но не решаетесь сходу штурмовать «Улисса» – начните с «Дублинцев»! Это очень открытый и дружественный читателю сборник, который вы точно осилите за пару вечеров и почти наверняка получите удовольствие. А еще больше удовольствия и еще больше пользы вы получите, если станете разбираться и анализировать, с каким мастерством и какой тщательностью выполнены эти незамысловатые с виду рассказы. Вот о них мы сегодня и поговорим.

Дж. Джойс «Дублинцы»

Так уж сложилось, что, говоря о Джойсе, мы чаще всего подразумеваем некое модернистское новаторство, смелый разрыв шаблонов, слом заскорузлых литературных форм, высокоинтеллектуальную игру, которые он продемонстрировал в самом знаменитом романе ХХ века «Улисс», а также в нечитаемом «Finnegans Wake». Но в случае «Дублинцев» нашим ожиданиям не суждено сбыться: речь в сборнике вовсе не о преодолении форм, а скорее об осмыслении – особого сорта новелл, тех, что в нашей культурной традиции называются «чеховским рассказом», и некоторой части спектра культурно-социальных проблем, актуальных для Европы и Ирландии начала века. Да, в «Дублинцах» присутствует вызов, но вызов пока что не мировой культуре, а нравам родной Ирландии.

Мотивы и задачи, побудившие его к написанию цикла новелл, Джойс определяет в одном из писем Гилберту: «Моим намерением было написать главу духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия Дублин, потому что этот город представляется мне центром «паралича» (Joyce J. Letters of J. Joyce. Ed. by St. Gilbert: Faber and faber. 24 Russel square, L., 1957). Ситуации для новелл подобраны таким образом, чтобы показать проблему духовного застоя, закостенелости и паралича ирландского общества с разных сторон и в различных обстоятельствах. И количество новелл, и постепенное, все нарастающее приближение к смерти, воплощающееся наяву в финальном рассказе «Мертвые», только усиливают общее впечатление. Однако стоит понимать, что мотив духовного паралича не был каким-то джойсовским открытием, а являлся достаточно распространенной культурной темой в Европе рубежа столетий, и Джойс здесь не выходит из берегов общего течения. Тематика кризиса церкви, кризиса веры и человеческого существования развивалась в трудах писателей и философов едва ли не с середины XIX века,  а точнее и острее всех ее выразил Ф. Ницше в своем знаменитом выражении «смерть Бога».

Рассказы сборника условно делятся на несколько блоков, обращенных к разным периодам человеческой жизни, а также к сфере общественных отношений:

• детство – «Сестры», «Встреча», «Аравия»;
• юность – «Эвелин», «После гонок», «Два рыцаря»;
• зрелость – «Облачко», «Личины», «Несчастный случай», «Пансион», «Земля»;
• общественная жизнь – «Мать», «В день плюща», «Милость Божия»;

и завершающий большой рассказ «Мертвые», подбивающий счета всему сборнику.

Проблематика сборника задается в первой же новелле, буквально с первых строк, когда автор рисует перед нами портрет парализованного священника, тихо умирающего в своей тесной мрачной каморке в окружении книг. «Сестры» — один из сложнейших рассказов сборника, искусно сплетенный с помощью множества символических, «говорящих» деталей, каждая из которых работает на создание нужного настроения и подтекста (здесь и разбитая чаша как символ истинной веры, продуманный контраст света и тени, любимое кресло, занятое сестрой, и особенности оборотов ее речи, сон героя-мальчишки и переполненная необъяснимой тревогой концовка). Короткий пример из разговора тетушки главного героя с Элизой, сестрой умершего священника, занимавшейся похоронами. Несмотря на то, что тело еще находится в доме, характер беседы с гостями вполне светский. По отношению к умершему Элиза употребляет такие обороты как «прекрасная кончина» и «красивый покойник». Ну а еще она заняла его место в кресле перед камином. Ее безграмотность прекрасно показана Джойсом: рассуждая о поездке за город на пикник, она путает пневматические колеса (pneumatic), называя их ревматическими (rheumatic). Все это здорово играет на основную идею рассказа, позволяя ей раскрываться наиболее ярко.

Любопытно, но в некоторых рассказах сборника ощущается влияние русской литературы. Известно, что Джойс читал русскую классику и уважительно о ней отзывался (не повезло лишь Пушкину, зато Лермонтова и Толстого он ценил чрезвычайно). И речь даже не об освоении особой формы рассказов, представленных в русской культурной традиции шедеврами Чехова, Джойс переосмысливает в том числе некоторые образы и ситуации. Так, например, герой рассказа «Несчастный случай» мистер Даффи напрямую отсылает нас к «Человеку в футляре», самоубийство безответно влюбленной в него дамы, бросившейся под поезд, – к «Анне Карениной», а структурное построение финального рассказа «Мертвые» близко к толстовскому «После бала».

Джойс демонстрирует завидное мастерство работы с невысказанной деталью – упоминает о чем-то, о некоем действии или предмете, но не описывает его напрямую и часто даже не называет, позволяя нам самим догадываться, о чем идет речь. Так в рассказе «Встреча» после разговора о маленьких девочках и их мягких пушистых волосах странный незнакомец отходит в сторону и, по-видимому, самоудовлетворяется, хотя мы этого не видим, а слышим только изумленные возгласы приятеля-мальчишки. В рассказе «Земля» во время рождественских гаданий девочки решают подшутить над милой старушкой и подсовывают ей в чашке некое вещество, влажное и мягкое, которое, как мы понимаем из заглавия и по реакции взрослых, оказывается землей.

В сборнике нет главного героя, каждая новелла повествует о том или ином человеке или группе лиц. Зато присутствует сквозной образ Дублина, который чрезвычайно важен для Джойса и является, по сути, главным объектом его художественного изображения в цикле. Джойс намеренно педантичен в указании географии города, его рассказы наполнены названиями улиц, мостов и районов, а прогулку героя из «Двух рыцарей» и вовсе можно отследить по карте. И старания эти отнюдь не случайны. Автор использует известный психологический ход: добиваясь нашего полного доверия в вопросе фактического изображения городского пейзажа, он таким образом рассчитывает и на доверие в остальном и главном – в изображении характера и духа города, идеи упадка в нем человеческих ценностей. Сама подборка историй и их количество говорит не столько о желании показать жизнь Дублина с разных сторон, сколько утвердить собственное убеждение в его неминуемой духовной гибели. Изображая двуличность, беспросветность и морально-нравственный упадок родного Дублина, Джойс воспроизводит не столько правду самого пространства, сколько свое внутреннее ощущение от пребывания в нем, в его атмосфере, душной и тесной для Джойса-художника. Он вообще не описывает, ровным счетом, ничего необычного, непривычного или выходящего из ряда вон. Дублин Джойса – глубоко провинциальный город с наивной претензией на самобытность, но он никак не тянет на рассадник греха, жители его обременены вполне современными заботами: тяжелого и подчас бесполезного труда, поиска средств к существованию, устройства судеб детей, и столь же понятными нам страхами и предрассудками. Однако их светское отношение к вере, легко сводимое к формальному исполнению ритуалов, для Джойса, выросшего в католической семье, получившего фундаментальное образование в иезуитских колледжах и предложение посвятить жизнь Ордену и стать священником, выглядит недопустимым. И он воспринимает это как смерть церкви, а вместе с тем и прижизненное умирание дублинцев («Мертвые»). Неслучайно священники в его сборнике либо мертвы, либо ведут себя совершенно не так, как подобает их положению («В день плюща», «Милость Божия»).

Для понимания фигуры молодого Джойса нужно заметить, насколько силен в нем дух бунта, дух обособленности и противоречия. Посвятив пятнадцать лет образованию в консервативной среде католических колледжей, стоя на пороге принятия сана священнослужителя, он отказывается и уходит в мир, а позднее и вовсе порывает с религией. Его отношение к политической жизни Дублина, к борьбе за независимость Ирландии ярко демонстрирует рассказ «В день плюща»; единственная политическая фигура, безмерно им уважаемая, – это уже умерший на тот момент национальный герой, борец за независимость Ч.С. Парнелл, преданный своими же соратниками. Сложны взаимоотношения молодого писателя и с движением «Ирландского Возрождения», куда входили все видные дублинские литераторы того времени. Джойс не разделяет их оторванного от жизни романтического стиля, основанного на кельтском фольклоре и мифологии, его занимает литература иного рода – реалистичное описание действительности, выражающее драму через символический подтекст, и все это он находит в произведениях иностранцев – норвежского драматурга Ибсена и его последователей, шедеврах французской и русской литературы. Поэтому сборник «Дублинцы», выстроенный на фундаменте совсем неприглядной правды реальной жизни, стал своеобразной «символической» пощечиной всем коллегам и мэтрам литературного Дублина.

В общем и целом, сборник «Дублинцы» — это финальное объяснение Джойса с  родным городом, который он покинет в 1904 году, и полное всеобъемлющее обоснование невозможности там оставаться и жить. Он еще будет наезжать туда по делам из Европы и в течение 1909—1912 гг. пытаться устроить сборник в печать, но каждый раз будет получать отказ и обвинения в непатриотичности и никогда уже не вернется туда насовсем. Закостенелость, скованность и духовный паралич Дублина окажутся средой, невозможной для гения. Дж. Джойс умрет 13 января 1941 года в Цюрихе. На родине его сочинения напечатают только в 60-х.

«Дублинцы» поражают своей художественной целостностью и оформленностью. Рассказы не просто пронизаны единым, четко осязаемым лейтмотивом, автор ставит задачу взглянуть на проблему с разных сторон, заставляет нас ощутить мертвенное дыхание паралича в самых разных и неожиданных обстоятельствах. Джойс мастерски работает с деталями и настроением, подчас выстраивая в текстах сложнейшие системы символов. Безусловно, сборник «Дублинцы» – литература высшего сорта и высшего пошиба, сделанная эстетом и для эстетов.

Оценка: 10 из 10.

P.S.

После прочтения «Дублинцев» и написания этого отзыва у меня остался один вопрос, которым я озадачу и вас. Вопрос, прямо следующий из самого текста и всей ситуации отъезда Джойса из Дублина: как пребывание на окраине цивилизации, в глубокой провинции с присущим ей укладом, нравами, модой и литературными вкусами влияет на самоощущение и реализацию таланта художника? Вопрос, как мне кажется, намного более важный, чем коридоры мещанской души жителей Дублина столетней давности. Тут есть над чем поразмыслить. Для себя Джойс дает однозначный ответ – он навсегда рвет с удушающей атмосферой Дублина и уезжает в Европу, где активно путешествует, завязывает множество знакомств, каторжно работает, слепнет и пишет вещи, доказавшие всему миру его гениальность. Хочет того или нет, он поднимает перед нами острейший вопрос среды и ее влияния на художника, и сам всей своей жизнью  устанавливает утверждение о важности среды для творческой личности, даже для такой литературоцентричной и погруженной в язык как сам Джойс. Примечательно, что, живя на родине, Джойс отнюдь не находился в изоляции или творческом вакууме, он достаточно тесно общался с литераторами движения «Ирландского Возрождения», но и эта творческая среда с ее устаревшими романтическими вкусами оказалась ему тесна. Поэтому все мы, сидя в своем захолустье и десятилетиями наблюдая одни и те же унылые дублинские картины, одних и тех же отрезанных от искусства людей, тоже имеем повод задаться тем же самым вопросом – а как моя среда влияет на меня самого? Плодородна ли она для творческого роста? Подумайте. Задачка ведь не для слабонервных.

А я как всегда жду ваши мнения в комментариях. До скорой встречи!